Балтия и Россия в XIX-XXI веках
Владимир Кравцов
кандидат исторических наук, доцент,
патрон нашего сайта
Что нам было положено знать об Эстонии?
Да, действительно, а что нам положено было знать об Эстонии? Лишь то, что и о других бывших союзных республиках бывшей советской Прибалтики, и не только Прибалтики, то есть лишь то, что считали нужным «Родная ленинская Коммунистическая партия и Советское правительство».
Нет, советским гражданам не запрещалось свободно посещать республики и на берегу Балтийского моря, и на необозримых просторах СССР. Более того, есть деньги – покупай билет и езжай на балтийские пляжи или в прекрасные города.
Нужна добротная мебель, трикотажные кофточки, стационарные или портативные радиоприёмники, акустические системы с усилителями и другой качественный ширпотреб – милости просим!
Хочешь слушать пение Георга Отса, Анне Вески, Тыниса Мяги – слушай на здоровье! Хочешь наслаждаться музыкой Эрнесакса – Бог в помощь!
Желаешь знать больше, как жили раньше и живут сейчас народы СССР, в том числе в Прибалтике, включай радио – слушай, садись у «голубого экрана» – смотри, открывай книги – читай!
Казалось бы, разрешено было всё, что человек только пожелает. Но это лишь «казалось бы». На деле, категорически запрещено было знать главное – правду об историческом прошлом и настоящем этих народов и стран. А потому дозволение приезжать, покупать, слушать, лицезреть, наслаждаться прекрасным, даже самым возвышенным, восхищаться талантом замечательных людей было подчинено камуфлированию лжи и сокрытию истины.
Из советской и нынешней гэбэшной историографии о предках, в частности, эстонцев можно узнать только, что они, болезные, то и дело переходили во власть то датчан, то немцев, то шведов и страдали при этом невероятно.
И, наконец (о, счастье!), явился русский царь Пётр Первый. Эстония вошла в состав Российской империи, а эстонцы обрели стабильность и другие необходимые условия для всестороннего развития.
Вот такая сусальная сказочка о беззащитной «Красной шапочке», трёх свирепых волках и о благородном «охотнике»-избавителе! У этих «историков» получается, что эсты почему-то постоянно нуждались в чьих-то покровительстве и защите. Но давайте посмотрим, что было на самом деле, для чего обратимся к элементарной справочной литературе, которой сегодня предостаточно в Интернете. Вот только некоторые достоверные факты.
Установлено, что люди на этой территории жили, как минимум, с X тысячелетия до н.э. В середине 2-го тысячелетия до н.э. они уже используют бронзовые изделия. С середины I тысячелетия до н.э. совершился переход к оседлому образу жизни.
Что особенно показательно, к этому же времени относится освоение местными племенами производства железа на основе собственных болотных и привозных руд. Активно занимались изготовлением керамических изделий. Рано стали применять гончарный круг.
Немаловажно и то, что эти племена достаточно рано перешли не только к оседлому образу жизни, а также и то, что сие явилось результатом занятий пашенным земледелием и скотоводством.
«Ну, и что из того? Подумаешь невидаль какая!», – могут возразить скептики. И попадут … пальцем в небо. Ибо это реалии, перед которыми любая невидаль увядает, да ещё и как увядает!
Действительно, разве не достойно глубочайшего удивления и восхищения, как на территории современной Эстонии много тысяч лет назад появились первые насельники, которые после различных этнических переплетений явили миру то, что мы сегодня именуем эстонским народом.
Разве не удивительно, что этот сравнительно небольшой народ смог выстоять в далеко не идиллических условиях под напором более многочисленных этносов, мощных в своё время государств, не позволил раздавить себя и поглотить таким монстрам, как великодержавно-шовинистическая Российская империя и коммунистический СССР.
Если посмотреть под этим углом зрения на бытие страны, то все сведения, которые пока что сообщены здесь, заиграют другими красками, и уже не захочется скептически вопрошать и восклицать: «Ну, и что из того? Подумаешь невидаль какая!».
Люди, тысячелетия тому назад проникшие в тайны выплавки металлов и производства из них разнообразных изделий, продемонстрировали способность воспринимать всё новое и прогрессивное и передали её последующим поколениям.
Люди, тысячелетия тому назад перешедшие к оседлому образу жизни, освоившие земледелие и животноводство, сделали серьёзную заявку на стабильную принадлежность им занимаемой территории, на готовность отстаивать своё законное право на неё.
Люди, умевшие задолго до образования государства устанавливать деловые контакты с другими сообществами и, в частности, выплавлять железо не только на основе местных, но и привозных руд, могли рассчитывать на разносторонние отношения с окружающим миром и на деле обеспечивать их развитие.
Люди, оказавшиеся ещё на племенном уровне способными предложить себя соседям в качестве торговых посредников, – а таковыми и были эсты, – заслужили самое серьёзное и уважительное отношение к себе.
Всю последующую историю эсты убедительно доказывали на практике устойчивость этих своих потенциальных возможностей и добивались немалых результатов.
Уже тогда (где-то в середине первого тысячелетия до н.э.) они прокладывали и осваивали сухопутные и морские пути сообщения, на «перекрёстках» которых строили укреплённые поселения, а также создавали соответствующие транспортные средства, в том числе морские суда, которые начали строить, во всяком случае, намного раньше русских.
О достигнутом уровне устойчивой принадлежности освоенных территорий эстам свидетельствует строительство городов на месте или вблизи древних укреплённых городищ. Так, столица Эстонии город Таллинн был построен близ городища Иру. Город Синди расположен неподалёку от древнейшей стоянки людей, живших когда-то на территории нынешней Эстонии, на берегу реки Пярну у деревни Пулли.
Кстати, в апогей перестройки нам милостиво разрешили писать название эстонской столицы Таллинн с двумя «л» и с двумя «н», как принято у эстонцев. Затем взыграла гордыня в пику презренным «инородцам», и одно «н» велено было убрать. Я же использую эстонское написание, нисколько не заботясь о великодержавных чувствах русских шовинистов. Но это так, к слову. Вернёмся непосредственно к теме.
Основу экономики Эстонии уже в раннем средневековье составляли сельское хозяйство, рыболовство, некоторые виды ремесла, торговля.
Обращает на себя внимание быстрое развитие земледелия, которое основывалось на выращивании пшеницы, овса, гороха, бобов, льна, капусты, брюквы. С введением в севооборот озимой ржи начался и осуществился переход к трёхпольной системе земледелия, которая не исчерпала себя и сегодня.
В то далёкое время все страны Западной и Восточной Европы переходили на трёхполье. Но, если, в частности, эстонцы сделали это со второй половины XI века, то Россия – лишь с XV века. Как видим, разница более чем существенная, примерно, – в четыре столетия. Надо полагать, что трёхполье сообщило дополнительный толчок развитию домашнего животноводства.
Таким образом, есть основание утверждать, что эсты создали достаточно развитое для своего времени сельское хозяйство, продукция которого потреблялась не только непосредственными производителями, но в благоприятные годы вывозилась на рынок, в том числе и внешний.
Отдельной оценки заслуживает организация сельской жизни в Эстонии того времени, которая дошла через века до сегодняшнего дня. Деревень в восточнославянском понимании там не было. Единицей общества считалась семья, которая в составе 8-10 человек проживала на отдельном хуторе. Он представлял собой комплекс, где постройки располагались вокруг открытого двора, а так называемая жилая рига выходила фасадом во двор и была спланирована с севера на юг.
Многие годы советская историческая, общественно-политическая и художественная литература, учебно-воспитательная система, вся агитационно-пропагандистская машина коммунистического тоталитарного режима в СССР демонизировали хуторскую систему хозяйствования и формировали в народном сознании крайне негативное отношение к ней.
Коммунистические «просветители» изображали хутор не иначе, как зловещее гнездо, где плёл свою паутину злобный кулак и ловил в неё беззащитных бедняков-страдальцев. Потому хуторская система однозначно плохая, и никак иначе. Это относилось не только к эстонским хуторам, но и к литовским, латвийским, украинским, русским и к любым другим во все времена.
Не стану сейчас опровергать это утверждение не только потому, что у меня ещё будет такая возможность в других статьях цикла «Балтия – Россия», но и потому, что в данном случае моя цель состоит в том, чтобы сравнить эстонскую и русскую системы организации сельской жизни.
У меня нет ни возможности, ни надобности рассматривать все грани многоплановой проблемы. В данном случае интерес представляет крестьянская или сельская община.
Если большевики и критиковали русскую крестьянскую общину, то, главным образом, как преграду на пути развития капитализма, что замедляло, по их мнению, созревание объективных и субъективных предпосылок для свершения пролетарской революции в России.
В остальном, относились к ней достаточно терпимо, и она их устраивала. Настолько, что даже использовали её наличие, конкретные проявления и укоренение в сознании российского крестьянства при осуществлении коллективизации сельского хозяйства. Для них, как и многое другое в России, крестьянская община была подарком судьбы.
Не только на Руси, но и в других, в частности, европейских странах родовая, то есть кровнородственная община переросла в территориальную, которую чаще называют крестьянской или сельской, что было связано с переходом к социально неоднородному общественному устройству и зарождением государства. Однако путь этого института в различных странах был свой. Своеобразным был он и в России, о чём следует сказать подробнее. Но сделать это можно в сравнении с европейскими странами.
В своё время, около пятнадцати лет тому назад, в одной из своих опубликованных тогда же статей, посвящённых проблемам либерализма в России, я попытался кратко проследить эволюцию сельской общины в странах Западной Европы. Считаю возможным и уместным изложить здесь дословно часть этой статьи. Содержащиеся в данном отрывке, как в работе в целом, положения я полностью разделяю и сегодня. Цитирую:
«…Развитие различных сторон феодальных отношений (в Западной Европе – В.К.) происходило, как сказали бы сейчас, на местах, т.е. в границах княжеств, герцогств, графств, отдельных владений. Именно здесь обязанности и права крестьян закреплялись привычками и обычаями, которые наполняли законы живым содержанием и делали их нарушение трудным и опасным по последствиям делом.
Не случайно известный английский учёный Джон Стюарт Милль считал, что «обычай – самый могущественный защитник слабых от сильных».
В странах Западной Европы земли были чётко разделены на манор, где всецело распоряжались крестьяне, и сеньориальные, где распоряжался феодал, который медленно, но верно превращался из разбойника или полуразбойника времён распада раннефеодальных империй типа Франкского государства Карла Великого в респектабельного землевладельца.
В этих условиях важно то, что король не может распоряжаться землями ни феодалов, ни крестьян. Его права ограничиваются рамками королевского домена (земельного владения). Всё это в сочетании с развитием товарного производства, ростом рынков и городов вело к раннему и относительно быстрому разложению сельской общины и превращению общинной земельной собственности в частную собственность крестьян.
Уже в XIII веке в Англии они имели право продавать свои участки земли без согласия лорда. В Западной Европе очень рано начинается раскрепощение крестьян.
Особенностью западноевропейских стран была и независимость церкви от государства, которая создавала альтернативные каналы социального развития и ослабляла произвол монарха.
Государство, ограниченное в своих властных возможностях и как собственник, явилось решающим фактором создания усложнённой структуры общественного организма, разветвлённой социальной системы вне государственной иерархии и рядом с ней. Это был остов, лёгший в основу того, что сегодня именуется гражданским обществом.
Он же позволил подавить деспотический потенциал власти, ввести её диалог с народом в цивилизованное русло, создать демократическое правовое государство. В. Кравцов, апрель 1998 года » (Кравцов В. Судьбы либерализма в России. – Кравцов В., Рудиков В. За правым либерализмом – будущее (сокращённый вариант). Южно-Сахалинск, 2006, с. 4-6; Кравцов В., Рудиков В. За правым либерализмом – будущее (полный вариант). Южно-Сахалинск, 2006, с. 4-6).
Совсем по-другому складывалась судьба сельской общины и крестьянства в России. Думаю, многим известны вот эти слова Ивана Грозного: «Аз есмь царь, и я волен казнить или миловать». Ну, и что в них особенного? Обалдевший тиран сболтнул под горячую руку чушь. Стоит ли из этого делать какие-то обобщающие выводы? Если взять эту фразу изолированно, просто как фразу, то, может, и не стоит. Но даже элементарно знакомому с российской историей она скажет многое.
Прежде всего, то, что слова Ивана Васильевича сами отражают положение дел в России. Они, если не считать их плодом царского сумасбродства, покоились на сложившихся к тому времени в стране реальных отношениях.
В Западной Европе, как уже сказано, «земли были чётко разделены на манор, где всецело распоряжались крестьяне, и сеньориальные, где распоряжался феодал». В России в данном вопросе всё было сложнее и неопределённее. Да, формально, у феодала была своя земля, у сельской общины – своя. Но это лишь формально.
Фактически, русская сельская община была повязана обязательствами перед феодалом и царским престолом. Барину было выгодно как можно более продолжительное сохранение общинной организации закрепощённых крестьян. Существовавшая там веками круговая порука помогала ему держать мужика в ежовых рукавицах, понуждать к выполнению всех обязательств и сверх того.
В 1722 году, при Петре Первом, феодалов обязали отвечать за сбор подушной подати как с крестьян-общинников, так и с дворовых. Баре стали срочно переводить дворню в общины, обязав последние наделить новых общинников землёй. Тем самым феодал снимал с себя прямую ответственность за уплату налогов дворовыми и перекладывал на общину.
Таким образом, образовался «треугольник»: царский трон – феодал – сельская община, в котором крестьянин оказался крайним не только по счёту, но, прежде всего, по существу. Он был зажат между царём, феодалом и общиной, и перед всеми был бесправен.
Крестьянин нёс повинности, чаще всего тяжёлые и сверх тяжёлые, в пользу феодала, платил не менее обременительный подушный налог царской казне. И при этом не имел в собственности земли, которой номинально распоряжалась сельская община, находившаяся под постоянным жёстким давлением барина.
Лишённый права собственности на землю, закрепощённый феодалом и казной (царём), русский крестьянин был в массе своей безынициативным, не заинтересованным в результатах собственного труда.
Если в средневековой Западной Европе король не мог распоряжаться землями феодала и крестьянина и был властен как земельный собственник лишь в своём домене, то в России царь считал, что ему принадлежит вся земля в стране – и господская и общинная. Отсюда тот «треугольник», о котором уже сказано. В нём царь и феодал были заинтересованы в максимально длительном, а в идеале – вечном, сохранении статуса крестьянина-общинника, следовательно, и сельской общины.
Складыванию и закреплению именно таких отношений в стране активно способствовала Русская Православная Церковь, считавшаяся и бывшая на деле в то время главной конфессией. РПЦ верно служила царскому престолу и феодальному сословию.
Интересы царского престола, феодальной знати, полная подчинённость Русской Православной Церкви государству, её активная и далеко не бескорыстная помощь в решении его проблем обусловили то, что крепостное право в России было отменено тогда (февраль 1861 года), когда в Западной Европе о нём давным-давно и думать забыли.
Что касается, сельской общины, то она оказалась за скобками реформ Александра II и продолжила своё существование в классической форме ещё 56 лет после отмены крепостного права. Не смог с ней справиться даже решительный Пётр Аркадьевич Столыпин.
И после октября 17-го она не исчезла. Большевики не дали ей кануть в Лету. Сельская община, фактически, была признана ячейкой социализма и в основных своих параметрах трансформировалась в колхозы – эту новую форму крепостного права, но уже не феодального, а коммунистического.
Да, собственно, и вся «первая в мире «социалистическая» страна» являла собой огромную «рабоче-крестьянскую общину» бесправных и безынициативных людей, действующих только по указаниям очередного компартийного генсека в нужном тому направлении.
Смею полагать, что от неё «матушки» или, во всяком случае, от её рудиментов мы не избавились и до сегодняшнего дня. Впрочем, это тема отдельного серьёзного разговора. Мне очень хотелось бы его продолжить, но, как говорится, всё в руках Божьих…
Сейчас же лишь отмечу, что, кроме всего прочего, сельская община препятствовала воспитанию в человеке хозяина на своей земле, консервировала в нём раба, мешала формированию лучших человеческих качеств – чувства собственного достоинства, настойчивости, творческого подхода к любому делу, самостоятельности, умения брать ответственность на себя, надеяться, в первую очередь, на свои силы.
Вовсе не покушаюсь на чувства поклонников коллективистских начал в жизни общества в целом и каждого человека в отдельности. Но следует со всей определённостью сказать, что превознесение коллективизма не только не имеет под собой никаких оснований, но и чрезвычайно опасно, когда речь идёт о его абсолютизации в процессе практического воплощения.
Коллективизм был необходим и оправдывал себя тогда, когда человек в одиночку не мог обеспечить условия для своего физического выживания. На определённом этапе истории человечества община как форма коллективного бытия становится тормозом для дальнейшего прогресса общества, и в европейских странах она начинает отмирать, пока вообще не приказывает долго жить наряду с крепостным правом..
Русская сельская община на протяжении столетий оставалась коллективистским рудиментом в обстановке, когда, объективно, он уже противоречил интересам общественного развития. Но у России, как известно, во все века, по мнению доморощенных великодержавных шовинистов, был свой путь, своё предназначение в мире, предначертанное, видите ли, ей самим Творцом.
Хуторская система организации сельской жизни в Эстонии, как и во всей Прибалтике (Балтии), полностью доказала свою эффективность и имела несомненные преимущества перед русским общинным бытием.
Не случайно Пётр Аркадьевич Столыпин, проводя аграрную реформу, много внимания уделял созданию в России хуторских и отрубных хозяйств, что позволяло превратить крестьян в земельных собственников, в хозяев на своей земле, фермеров западноевропейского образца, способных вести эффективное производство.
Хуторская система в Эстонии, сложившаяся издревле, прививала крестьянам, составлявшим длительное время абсолютное большинство населения страны, качества, которыми крестьянство России в массе своей не обладало, о чём в этой статье уже сказано.
Условия жизни способствовали высокой степени самоорганизации эстонцев – этого сравнительно небольшого народа численностью в самые благоприятные периоды истории порядка 400 тысяч человек.
Российская – советская – российская историография полна утверждений, что жившие по соседству с восточными славянами племена постоянно нуждались в помощи и защите Киевской Руси, Московского царства и были готовы в любой момент стать их подданными. Такими мифами особенно славились компартийные историки СССР и входивших в его состав союзных республик. На деле, всё было совсем не так.
Уже князья Киевской Руси вели себя по отношению, в частности, к эстам как агрессоры. Так, в 1030 году Ярослав Мудрый напал на чудь (так на Руси называли эстов, а ещё презрительно-насмешливо – чухна), подчинил их и заставил платить дань. И это был не единственный случай. И другие князья Киевской Руси совершали агрессивные походы против эстов.
Вот лишь отдельные примеры. В 1116 году новгородцы захватили город эстов Отепя. В 1133-м Всеволод Мстиславич во главе новгородского войска взял Тарту. В 1179 году князь Мстислав Ростиславич совершил успешный, как утверждают летописи, поход в землю эстов. В 1191 году князь Ярослав силами новгородского войска оккупировал Тарту, а в 1192 году – город Отепя. В 1212 году князь Мстислав дважды нападал на эстов. В результате этих агрессий он изрядно пограбил местных жителей и оккупировал город Отепя.
Было бы наивно думать, что эсты безропотно сносили все эти набеги и грабежи. Они находили в себе силы, давать достойный отпор агрессорам, и не только славянским.
Так, весной 1061 года, эсты, возмущённые сбором дани князем Изяславом, сожгли Тарту и дошли до Пскова. В 1131 году князь Всеволод Мстиславич потерпел поражение от эстов. Зимой 1176 года они совершили военный поход на Псков.
Попадало от эстов и другим любителям поживиться за счёт других стран. В 1211 году они разбили крестоносцев на реке Юмера. Понятно, что это мог сделать только сильный народ, каким, несомненно, и были эсты.
Такого рода примеров, разумеется, было больше. Здесь приведены лишь те, что получили отражение в летописях и других письменных источниках тех времён.
Вектор давления, в том числе и прежде всего военного, на эстов со стороны соседей менялся в зависимости от конкретной исторической ситуации. Батыево разорение Руси отодвинуло её на какое-то время на второй план в организации и осуществлении антиэстонских акций. Не до того было, свои бы раны залечить!
Некоторое время борьбу за подчинение Эстонии вели Дания, рыцарские ордена, Швеция, Польша. Позднее к ним присоединилось Московское царство, активно – со времени Ивана Грозного.
Я уже определял в предыдущих статьях своё отношение к насильственным действиям в странах Балтии не только России, но и других европейских государств. Оно однозначно негативное. Вместе с тем важно оценить, какое зло, как говорится, злее.
Исторически так сложилось, что небольшая страна со сравнительно немногочисленным народом не могла бесконечно долго успешно отбиваться от наседавших на неё любителей наживы за чужой счёт.
Россия ни Ивана III, ни даже Ивана IV Грозного не сумела захватить страны Балтии. Не помогла и 25-летняя Ливонская война. Не дав внешнеполитических прибытков, она привела к усилению внутренних распрей, ускорила системный кризис, названный «Великой смутой», в которой матушке Руси суждено было пребывать не один год.
После долгих военно-политических перипетий Эстония, в конечном счёте, оказалась в руках Швеции. Так что пока не стала она суверенным государством, хотя была готова к этому. Во всяком случае, у эстов были протогосударства – мааконды (в дословном переводе с эстонского – часть земли). К началу XIII века их насчитывалось 8 – Рявала, Сакала, Уганди, Виру, Острова (Сааре), Харью, Ярва и Запад (Ляэне). Делились они на 45 кихелькондов – вождеств. В центральной части страны 4 кихельконда – Мыху, Вайга, Нурмекунд и Алемпонс – не входили в какой-либо мааконд.
И, тем не менее, пребывая поочерёдно в подчинении у датчан, крестоносцев, шведов, Эстония смогла оформиться в страну европейского типа. Вхождение эстонских городов Ревель, Тарту, Пернау и Феллин в Ганзейский союз свидетельствовало как о высоком уровне развития торговли и городского самоуправления, так и об авторитете страны в Европе.
Эстонские города развивались под сильным влиянием европейского Запада и Севера. В результате сложился тот их облик, которым мы восхищаемся и сегодня.
В предыдущих моих публикациях уже говорилось об университетах Балтии. Однако считаю уместным ещё раз обратиться к этой теме. В 1632 году шведский король Густав II основал университет в Тарту, который успешно работает и сегодня. Относится к числу лучших в мире и заслуженно именуется эстонским Кембриджем или Оксфордом. Диплом вуза признаётся во всех цивилизованных странах. И не потому, что Эстония является членом Евросоюза, а прежде всего, благодаря высокому уровню подготовки специалистов, соответствующему лучшим мировым стандартам.
Особо следует сказать о лютеранстве в Эстонии. Я – не специалист в области богословия. Не претендую и на роль знатока истории христианства и его различных отпочкований. Но считаю себя достаточно компетентным, чтобы иметь право на некоторые оценки общего характера.
Одну из них, на мой взгляд, определяющую, я бы сформулировал так: лютеранство и возникшие на его основе десятки протестантских конфессий кардинально приблизили веру и церковь к земным потребностям человека.
Лютеранство было особенно популярно в Германии, на своей родине, и в Швеции. Учитывая, что в Ганзейский союз, как уже сказано, входили крупнейшие эстонские города, Эстония принадлежала Швеции, а эсты в силу исторических условий жизнедеятельности отличались активным практицизмом, лютеранство получило здесь постоянную и прочную прописку. Эсты извлекли из этого непосредственные выгоды.
Одно из безусловных требований лютеранства – отправление церковной службы на национальных языках. Первые книги на эстонском языке были напечатаны в Германии в 1525 и 1535 годах. Замечу, что первая печатная книга в России, «Апостол», появилась, благодаря трудам Ивана Фёдорова, в 1564 году.
Распространение лютеранства привело не только к появлению книг на эстонском языке, но и к открытию в 1684 году близ Тарту с одобрения и при поддержке шведского короля учительской семинарии, в которой преподавал известный эстонский педагог, активный деятель народного образования Бенгт Готтфрид Форселиус.
Ему принадлежит заслуга открытия в стране более 30 приходских школ с преподаванием на национальном языке. Он же реформировал эстонскую орфографию, разработал методику обучения чтению, был составителем и издателем эстонского букваря. К сожалению, педагог-реформатор прожил очень короткую жизнь – менее 30 лет, но оставил глубокий положительный след в своей сфере деятельности.
Допустим, что в борьбе за Эстонию победила Русь – Россия до Ивана Грозного или при нём (ведь вёл же изнурительную 25-летнюю Ливонскую войну за Прибалтику). Что получила бы Эстония в этом случае. Абсолютно уверен: ничего хорошего!
Никаких хуторов в Эстонии не было бы. Сельскую жизнь здесь нивелировали бы под русские стандарты, дабы воспитать из эстонцев такое же бессловесное быдло, как и в родных Палестинах из крестьян-соотечественников.
Перечисленным выше четырём эстонским городам не видеть бы статуса «вольных», как своих ушей, и не быть бы в составе Ганзейского союза. Не согласились бы с этим горожане, были бы утоплены в окрестных реках и озёрах, как новгородцы числом 60 тысяч человек в Волхове при Иване Грозном.
Не имели бы эстонские города того чарующего, обворожительного облика, который, несмотря на все перипетии истории, сохранился и до настоящего времени.
Едва ли протестантизм распространился бы в Эстонии. Она стала бы епархией или митрополией Русской Православной Церкви. И слушали бы эсты бормотание попов на церковно-славянском языке, которого те и сами, чаще всего, не понимают. Не было бы церкви дела до забот земных паствы, хотя от её трудов праведных она исправно брала бы Богово.
Не увидели бы эсты и университета, если вообще знали бы, что это за чудо такое. Да и откуда ему появиться? Ведь в самой России он появился только в 1755 году, через 30 лет после смерти Петра Первого – завоевателя-реформатора. До национальной ли окраины здесь?! Спросят, а как же Харьковский, Киевский, Новороссийский (Одесский) университеты? Ведь это Украина, тоже национальная окраина, а русский царь повелел их открыть. Да был ещё и Львовский университет. Всё так, да вовсе даже не так.
Украина была включена в состав России в 1654 году. Однако – только Левобережная. Датой основания Львовского университета считается январь 1661 года. Но к этому акту причастен не русский царь, а польский король. Харьковский университет был открыт по указу русского царя, но только через 150 лет после включения Украины в состав России и через 49 лет после основания Московского университета, Киевский университет – соответственно через 180 и 79 лет, а Новороссийский (Одесский) университет – через 211 и 110 лет.
В случае подчинения эстов Руси – России едва ли их дети учились бы в школах на эстонском языке. Русские правители запрещали преподавать в учебных заведениях на любом другом языке, кроме русского.
Рассмотренные исторические факты не оставляют сомнения в том, что Россия не смогла и не могла принести в Эстонию, как и в другие страны Балтии, ничего такого, что было бы востребовано местными народами и способствовало бы их дальнейшему всестороннему развитию. И мы ещё неоднократно убедимся в этом в последующих публикациях.
|